1
Ты заходишь в магазин. Аккуратно придерживаешь дверь. Смущенно улыбаешься, как хорошая девочка. Ногти без яркого лака, бежевый джемпер с треугольным вырезом – и не разглядеть, есть ли на тебе лифчик. Ты вся такая чистая, что в голову сами лезут грязные мысли. Мурлычешь мне «привет», хотя большинство покупателей просто проходят мимо. В свободных джинсах, розовых, как наивный маленький поросенок из детской книжки «Паутинка Шарлотты». И откуда ты такая взялась?
У тебя правильное лицо и стройная фигура – ты моя персональная Натали Портман из последней сцены фильма «Близость», посвежевшая после расставания с плохими английскими парнями, вернувшимися домой в Америку. Твой дом – я, и ты вернулась ко мне в 10:06 во вторник. Ты возникла в моем мире, и мне стоило бы принять таблетку лоразепама, но он внизу. А я не хочу уходить. Хочу не отрываясь наблюдать, как ты грызешь ноготь и поворачиваешь голову влево – нет, не то! – снова покусываешь розовую плоть, вскидываешь брови, смотришь вправо – опять не то! – биографии тебя не интересуют, но, хвала небесам, ты не из тех, кто сразу бросается спрашивать. Ты проходишь вглубь и останавливаешься у полок с художественной прозой.
О да.
Успокоенный, я отворачиваюсь. Ты не из тех вездесущих закомплексованных нимф, которые покупают Фолкнера и потом, ни разу не открыв, годами держат его на прикроватной тумбочке лишь ради того, чтобы внушить случайным мужчинам, подцепленным на одну ночь, будто они не спят с кем попало и вообще не такие. Ты реально другая! Не выставляешь напоказ Фолкнера и не носишь джинсы в обтяжку. Для Стивена Кинга – слишком улыбчивая и загорелая, для Хайди Джулавиц – не слишком модная. За чем же ты пришла?
Чихаешь на весь магазин. Я представляю, как ты, должно быть, громко кончаешь, и кричу:
– Будьте здоровы!
Ты хихикаешь и кричишь в ответ, негодная, похотливая девчонка:
– Спасибо, приятель.
Приятель? Ты флиртуешь?! Если б я торчал в «Инстаграме», непременно запостил бы фоточку стеллажа, за которым ты скрылась, с подписью «Да, я нашел ее».
Стоп, Джо, спокойней. Они не любят, когда парни заводятся сразу. Хвала небесам, к кассе подваливает какой-то типчик с очередным Сэлинджером. Сколько ему? На вид около тридцати шести. И он собирается читать «Фрэнни и Зуи»? Серьезно? Нет, какое там! Сэлинджером он прикрыл Дэна Брауна, лежащего снизу. Я давно работаю в книжном и привык, что люди стыдятся себя. Первым я прошу подать Дэна Брауна таким тоном, будто это детское порно, говорю, что «Фрэнни и Зуи» – охрененная книжка, типчик кивает, а ты все еще выбираешь: я вижу твой бежевый свитер за стеллажом. Если ты потянешься еще капельку выше, то оголится живот. Увы, ты берешь книгу со средней полки и садишься в проходе. Я представляю, что ты останешься здесь до закрытия, как Натали Портман в фильме «Там, где сердце» (снятом на удивление прилично по отстойному дамскому романчику). И найду тебя ночью среди книг. Только, конечно, ты не будешь беременной, а я не буду увальнем. Я наклонюсь и скажу: «Извините, мисс, мы закрыты», а ты посмотришь на меня и улыбнешься: «А я не закрыта… Я распахнута настежь, приятель».
– Эй! – влезает типчик. Он еще не ушел? – Где мой чек?
– Извините.
Выхватывает бумажку с ненавистью, но не ко мне – к себе. Люби люди себя хоть чуточку больше, сфера обслуживания не была бы такой выгребной ямой.
– И не строй из себя умника! Ты просто продаешь книги. Не издаешь, не пишешь и даже не разбираешься в них как следует, иначе работал бы в каком-нибудь месте получше. Так что не ухмыляйся и пожелай мне хорошего дня!
Мне все равно, что он там лепит, этот тайный любитель конспирологического чтива. Но его слышишь ты. Ты как раз появляешься из прохода с милейшей улыбкой Натали Портман. Я смотрю на тебя. Ты смотришь на него, а он смотрит на меня, ожидая.
– Хорошего дня, сэр, – выцеживаю я с улыбочкой, и он еще больше ненавидит себя за то, что вспылил из-за такой ерунды.
Когда за ним закрывается дверь, я выкрикиваю, ведь ты слушаешь:
– Детективы – как раз твой уровень, придурок!
Ты улыбаешься, а я радуюсь, что сейчас утро: по утрам у нас всегда пусто – никто не помешает. Ты ставишь корзину с книгами на прилавок и с вызовом спрашиваешь:
– Меня тоже оцените?
– Ну и урод, да?!
– Может, просто не в духе.
Как мило! Стараешься разглядеть в людях лучшее. Ты мне подходишь.
– Если б не такие придурки, – начинаю я, хотя мне стоило бы заткнуться, и я хочу заткнуться, но не могу, – этот бестселлер давно уже отправился бы на свалку.
Ты смотришь на меня с интересом, а я хочу разузнать о тебе все, однако спросить не решаюсь, поэтому продолжаю нести чушь:
– Все мечтают стать лучше: скинуть пару килограмм, прочитать пару умных книг, сходить в музей, полюбить классическую музыку… А на деле хотят только жрать пончики, полистывать журналы и слушать попсу. А бумажные книги? Кому они нужны? Все читают с экрана. И знаешь почему?
Ты смеешься и мотаешь головой, хотя другая на твоем месте давно слилась бы, уткнувшись в телефон. А ты слушаешь меня! И ты красивая.
– И почему же?
– Я скажу почему. В Интернете теперь можно найти любую порнушку…
Черт! Я сказал «порнушка», вот идиот! Но ты все же слушаешь, что за умница!
– Больше не надо идти в прокат и мямлить, глядя в глаза консультанту, что любишь пожестче. Зрительный контакт – вот то, что не дает нам оскотиниться.
У тебя огромные миндалевидные глаза, и я не могу остановиться:
– То, что держит в узде.
На пальце у тебя нет обручального кольца, и я продолжаю:
– То, что делает нас людьми.
У тебя ангельское терпение, и мне надо бы замолчать, но я не в силах.
– Электронные книги сделали то же самое с чтением. Исчезла система сдержек и противовесов. Теперь можно не стесняясь прилюдно читать Дэна Брауна: все равно никто не видит обложки. Конец цивилизации! Но…
– Всегда есть какое-нибудь «но», – вставляешь ты с улыбкой. Готов поспорить, у тебя большая дружная семья, в которой все то и дело обнимаются и поют песни у костра.
– Но книжные магазины – ее последний оплот, ведь вся музыка и фильмы давно в Интернете. Больше нет видеосалонов с умниками-консультантами, которые цитируют Тарантино, фанатеют от Дарио Ардженто и обдают вселенским презрением любителей мелодрам с Мег Райан. Взаимодействие между покупателем и продавцом, сам акт покупки – главный механизм регулирования. Без него все развалится, это очевидно.
Не уверен, что тебе так же очевидно, как и мне; впрочем, ты не попросила меня заткнуться и даже кивнула.
– Музыкальные магазины были эквалайзером вкусов, а их продавцы с презрительным взглядом «Что это у вас? Тейлор Свифт?» – хранителями культуры. И не важно, что, приходя домой, они сами дрочили на эти поющие трусы.
